Володя Градов лежал на устланных свежим сеном нарах, и положив руку под голову наблюдал как Михалыч, его бессменный напарник, ссутулившись, набивал топку старой, местами прогоревшей печурки, «голенькими» дубовыми полешками.
-Володя, не спишь?
- Нет…
- Захолодало на улице, снегом пахнет, к утру насыплет небось...
- Так уж месяц почти после «Покрова», чего ж ты хотел?!
- А вот помню, после армии аккурат, мы с Бухаровым в лесу, на весенней, в снегопад попали. Хотели уж домой собираться, а потом - нет, распогодилось, да какая охота в результате вышла-то! Селезня у нас тогда ещё куница утащила, пока мы за глухарём ходили. Мы его влёт стрельнули, а она стало быть наказала браконьеров… Да…
А к глухарю подходили-то как?! Хе-хе… У Бухарова живот подвело, он мне значит: «Михалыч, не могу больше!» А мошник-то ярко так играет, того гляди чувств лишишься, ага! Ну, я ему серьёзно так значит: «Гадь в штаны, потом замоем!» А-ха-ха…
- Володя не спишь?
-Нет, нет… Слушаю…
Градов знал наизусть все Михалычевские рассказы, потому как прослушал их не одну сотню раз, но ни когда не перебивал, благодарно внимая каждому его слову. А тот, распаляясь всё больше, азартно пересказывал очередную историю мягким, бархатным баритоном, словно делал это в первый раз в жизни. В такие моменты его серые, поблекшие с возрастом глаза разгорались тёплым лучистым светом, и он, превращаясь в несдержанного, озорного юнца, размашисто жестикулировал своими костлявыми руками, уносясь в удивительный мир, созданный неуёмной фантазией, полный непредсказуемых сюжетов и захватывающих приключений. Буржуйка загудела, отдавая жар от мгновенно раскалившейся трубы ненасытной железной утробе, вкопанной в рыхлый песок Дуденьевских заливных лугов. Сознание, беснующимся вихрем, закружило разноцветные картинки рассказанной Михалычем истории, увлекая их в водоворот сладострастных объятий коварного Морфея, пленяющего уставшего путника своей тягучей, приторно-сладкой паутиной... Градов провалился в забытье, всецело отдавшись уюту жарко истопленной землянки. Ему снились мошники, самозабвенно токующие на замшелых лапах, блестящих латунной чешуёй, гигантских сосен. Куница, несущая над мягкими верхушками коренастых елей уворованного селезня, перевалив его через плечо, словно волк зарезанного им ягнёнка. Снился Михалыч, сидевший у костра на копне душистого лапника и пускающий уголком губ сизоватые круги ароматного табачного дыма. Хитро косясь из-под козырька зияющей промасленными проплешинами, побитой молью вислоухой кроличьей шапки, он монотонно повторял как заклинание: «Не спишь, Володя?» Меж тем, яркие всполохи выбивались из щелей не плотно прикрытой печной дверцы, и оранжевыми кляксами бились о покрытые копотью стены, словно заходясь в диком, ритуальном танце...
Густой, молочного цвета дым, вертикальным столбом медленно поднимался из ржавой трубы, и расстилался над песчаной насыпью, покрытой осенней жухлой травой, растворяясь во влажном ноябрьском воздухе. Аян поднял треугольную голову, и вглядываясь в прозрачную темноту посеребрённую отблесками мириадов звезд, навострил свои остроконечные уши. Силясь разобрать причину внезапно нахлынувшего беспокойства, он вслушался в звенящую пустоту, напрягая остатки своего некогда безупречного слуха. Года и холод сделали своё пагубное дело. Дипломированный кобель, имеющий свой иконостас медалей, теперь почти ничего не слышал. Он втянул в себя пропитанный сыростью воздух, и задыхаясь горькой поволокой печного дыма, из богатой палитры осенних запахов, безошибочно определил горностая, что повадился к охотничьему биваку собирать остатки вечерней трапезы. Пёс коротко "буркнул", возмущаясь беспардонностью наглого зверька, и уткнув влажный нос в тёплую ляжку, замер. Тупая боль в правой лопатке, идущая от двух сизых, почти параллельных шрамов, перечёркнутых насечкой медицинских швов, не давала покоя, становясь особенно нетерпимой к перемене изменчивой погоды, назойливо напоминая о давнем, захватывающем и полном опасности случае, что стоял особняком в плотной череде не менее интересных моментов его собачьей жизни. Случилось это промозглым ноябрьским днём, ровно семь лет тому назад. Тогда Аян с Градовым преследовали раненого кабана. Его «горячий» кровяной след, пересёк верховое болото самой его серединой, и разрезав по диагонали хламной еловый подлесок, устремился к старому, поросшему серебристым мхом завалу. По уму следовало бы вернуться за помощью, а не соваться в буреполом в одиночку, но крупные шлепки густой вспененной крови говорили о тяжёлом ранении зверя. К тому же прошло уже около получаса после того как он, стреляный на одном из номеров, вернулся в загон, и скорее всего уже доходил. Подельный кобель юрко нырнул в лаз набитый десятками кабаньих копыт, и скрылся в переплетенье сваленных ветром деревьев. Градов осмотрел возможные пути захода, и не найдя ничего подходящего полез верхом, выверяя каждый шаг по мокрым, замшелым стволам. Местами ему приходилось спускаться на землю и ползти на четвереньках, чтобы протиснуться в узкие ходы, отполированные шерстяными кабаньими боками. Натыкаясь на непреодолимые преграды, Володя вновь влезал на хаотично лежавшие стволы, и пробирался по ним, устремляясь к центру бурелома, аккуратно минуя острые как шпаги обломки сухих веток, опасно торчащие в разные стороны. Аян не заставил себя долго ждать, его грубый лай донёсся в сорока метрах, немного правее огромного выворота из трёх сплетённых меж собой корневищ поверженных сосен. «Неужели жив?! Если да, то в каком состоянии? Уже темнеет, стоит ли лезть дальше одному?» Тревожные мысли прервал собачий визг и хруст ломающихся сучьев. Кабан, собрав последние силы, метнулся прочь от наседавшего на него кобеля. Градов стоя верхом на склизком стволе, замер. Латунная мушка описывала в воздухе еле заметные круги в такт биению его сердца. Зверь на мгновение показался в просвете меж двух обломанных чуть выше человеческого роста, сосен. Выстрел, и Володя не удержав равновесия, повалился на землю, наткнувшись ногой на острый еловый сучок. Резкая боль на мгновение обожгла левое бедро, послышался треск рвущёйся штанины, и в сапог юрким ручейком потекла тёплая кровь. Секач, привстав на мгновение, развернулся на девяносто градусов и метнулся прямиком на стрелка, прочь от отражённого эхом резкого звука выстрела. Застряв в узком провале меж двух лежавших перекрестьем сосен, охотник представлял собой идеальную мишень на пути зажатого в угол раненого зверя. Градов машинально потянулся за ружьём, но не нащупал его. Расстояние меж ними неумолимо сокращалось. Не надеясь что либо успеть, он выхватил нож и приготовился к обороне. Совсем неожиданно его взгляд упёрся в воронёную сталь стволов, лежащих в двух шагах под трухлявой, наполовину истлевшей лесиной. Градов обреченно понял - до ружья не достать, на это просто не хватит времени! Вепрь несся прямо на него... Тесно! Увернуться некуда!
Мгновение, и тёмная тень метнулась меж плетей вывороченных корней. Аян, отрывисто рыкнув, кинулся на секача и повис на нём, пытаясь прижать окровавленную пасть зверя к земле, но в пылу атаки сделал хватку неудачно, и кабан, с остервенением подцепив подставившегося пса, несколько раз ударил своими гранёными, острыми как бритва клыками в его незащищённый бок. Аян пронзительно взвизгнул, но хватки не ослабил. Градов воспользовавшись заминкой броском дотянулся до ружья, развернулся, и неудобно, полулёжа, с одной руки, в упор выстрелил секачу за ухо. Зверь грузно завалился на бок, увлекая за собой посечённое тело кобеля. Тот взвизгнул, откатился в сторону, и стремительно собравшись, снова атаковал уже безответного вепря. Володя выполз из-под нависших над ним ветвистых стволов. Сел, поджав под себя трясущиеся от волнения ноги, зажав ладонью липкое, раздираемое острой болью, бедро. Его пёс, оседлав бьющуюся в конвульсиях тушу, рвал из неё жёсткую бурую щетину, не обращая внимания на располосованный в лохмотья собственный бок. Густая тёмная кровь толчками выливалась из зияющей рваными краями раны на теле зверя, заливая примятый мох красной, парящей жижей. Аяна заштопали в эту же ночь, и он спустя полгода с небольшим, вновь готовился к своему очередному охотничьему сезону. Однако совсем без следа тот случай не прошёл, и при длительных нагрузках кобель начинал прихрамывать на правую ногу.
Студёная ночь, разбередившая старые раны и принесшая с собой воспоминания о былых победах, теряла свои права, нехотя отдавая бразды правления оловянному ноябрьскому рассвету, наполняющему тусклым матовым светом луга, замершие от предчувствия зимней летаргии... Градов проснулся от холода пробравшегося сквозь тонкую плоскость металла . Печурка давно остыла, и распоясавшаяся стужа медленно вытесняла уют из затерянной среди петляющих стариц, зимницы . Михалыч возился у небольшого откидного столика с коричневым стеклянным пузырьком, рассматривая его в тусклых лучах коптящей керосиновым смогом лампы.
- Что, вставать пора?
- А, проснулся, Володя! Я тебе вчера начитывал, начитывал, а ты спал оказывается. Сам себя выходит развлекал?
- Да? Ха-ха… Ну ты уж прости? Хорошо наверное начитывал, интересно? Жаль пропустил всё, у тебя ладно всё как получается! И как пришли, и как ушли, и стреляли как. А я вот что? Добыл и добыл, а так, чтоб с подробностями - не умею...
Виновато улыбаясь, попытался было сгладить свою вину Градов.
- Да чего уж тут! Дело такое: с устатку да в тепле, да на свежем сене. Кто тут выдержит? Всякий уснёт!
Михалыч добродушно улыбнулся, накинул на худые плечи подшитую разноцветными заплатами, выцветшую фуфайку, поддел резиновые чакчурки, сделанные из старых, отслуживших свой срок болотных сапог, и скрипнув петлями железной двери, вышел наружу. Серый, ещё робкий свет нарождающегося утра на мгновение ворвался в остывающую землянку, выхватив из полумрака нехитрое убранство охотничьего жилища. Холод хлынувший следом, невидимым вязким потоком обволок ноги, и пробираясь глубже, дохнул в покрытое двухдневной щетиной лицо. Градов нехотя поднялся, задул керосинку, и вышел вслед за Михалычем.
- А болото-то замёрзло, лёд почти сантиметровый!
- Да, подморозило – ответил Володя, разбивая сучковатым поленом лёд в промёрзшей насквозь собачьей чашке.
Аян, потянулся, выставив далеко вперёд лапы, и прогнув пепельную, почти чёрную спину, продвинулся вперёд насколько позволил кожаный поводок привязанный к скобе, вбитой в комель ветвистой черёмы. В знак приветствия махнул пару раз тугой баранкой хвоста и уселся на охапку золотистой соломы, с интересом наблюдая за действиями своего хозяина. Градов проломил тем же поленом корку льда в оцинкованном ведре, и налил собаке воды в освобождённую от замёрзших остатков собачьей еды, чашку. Пёс потянулся было к стылой чашке, но пить не стал.
- Закончилась охота в этом году, похоже – с сожалением изрёк Михалыч.
- Болота во льду, не знаю куда и идти сегодня...
- В стрЕлки надо идти, большая вода не должна так быстро встать.
Ещё совсем недавно зрелая, выстланная травными покрывалами пойма, купала багряные локоны в янтарных водах Оки, извивая свой гибкий стан вдоль её петляющего русла. А теперь, оплаканная осенними дождями, остывшим телом она лежала на речном песке, тоскливо отражая заледенелыми карстовыми провалами выцветший, остывший небосвод. Разрезая её рыхлое чело глубокими морщинами, три заиленных рукава почти перпендикулярно ответвлялись от русла реки, образуя собой заболоченную, густо поросшую ивняком акваторию с вытянутыми на несколько километров лентами открытой воды. Из-за большого объёма и приличной глубины в фарватере, лёд в стрЕлках, вставал позднее чем в мелководных старицах и трАвных болотах. Это обстоятельство привлекало сюда почти всю «местную» утку в округе, по каким - то причинам задержавшуюся, или оставшуюся зимовать.
"Смотри-ка, ни одного кустика не пропустит!" - удовлетворённо отметил Михалыч.
"Диплом первой степени по утке, что ж ты хочешь?" - широко улыбаясь, не без бравады, констатировал Градов, стоя у болота с говорящим за себя названием - «Обливное».
- У меня Кучум был такой же вот полазучий. Ну все луга вывернет! Я бывало, сапог не замочу, он всё сам сработает! И на крыло подымет, и принесёт опосля. А ласковый был какой… С одного помёта мы с Уржумовым взяли щенков тогда. У меня по перу пошёл, а у него по зверю хорошо. Гляди, вот кровь одна, а собаки разные.
"Да, собаки разные…А всё ж лучшая-то, поди раз в жизни бывает..." - грустно добавил Градов, украдкой бросив взгляд на своего кобеля.
- Вот, помню как-то случай был, уж поди сорок лет прошло? Да, сорок почти - не унимался Михалыч,
- Шли мы с Уржумовым по лесу. Его кобель как ушёл, так мы его и не видели больше, а мой Кучум аккурат перед нами. Под ружьём значит. И что ты думаешь? Поднимает тетеревов, прям на перекрёстке квартальном! И не подумаешь, где сидели. Я значит левых сначала… Нет погодь… Правых? Да, правых: бах,бах,бах…!
- У тебя ж двустволка?
-Ну, это я так… В азарте…
- Взял одного тогда, а далЁко стрелял, ну у меня ТОЗовка тогда ещё была, хлёсткая такая, что не выстрел, то трофей… И что дурак сменялся на это полено?
- "Помню, помню! Голодными мы благодаря тебе никогда не были." - монотонно ответил Градов, внимательно следя за целенаправленным галопом своего пса.
Крепкий запах ударил в нос, и Аян круто завернув на ветер, метнулся к густо поросшему тальником дальнему берегу, в сторону непроходимой сапропелевой топи. Из - под переплетенья вмёрзших в лёд веток, с шумом выскочил селех. Пытаясь взлететь, он кувыркался в воздухе и падал, опрокидываясь на переломанное чьим-то выстрелом крыло. После пары неудачных попыток вытянулся, и словно змей, огибая гуттаперчевой шеей мёрзлые ветки, ринулся вглубь хламного кустарника, к болоту, покрытому коркой льда, с широкой полыньёй почти в самом его центре.
- Куда он?! Твою ж…
- Аян! Аян! Вот где! Вот! Вот! Вот!
Но оглохший пёс не слышал призывной команды хозяина. Азартно вспарывая густые заросли талов, он преследовал зараненную птицу, поджимая её к спасительному пятачку открытой воды. Первый, не окрепший ещё лёд, уже достаточно толстый у берега, к полынье сходил на нет, превращаясь в хрупкую, коварную поволочь... Аян преодолел чапыгу гибких прутьев, и не сбавляя хода, буквально влетел в воду, вспенив её своим стремительным броском. Селезень, хлопая по зеркалу воды уцелевшим крылом, пересёк открытый участок, и выскочив на прозрачную, припорошенную мелкой снежной крупой равнину, скрылся в густых зарослях причёсанного ветром тростника. Кобель, азартно перебирая лапами, последовал за ним, и поравнявшись с ледяной кромкой, попытался забраться на неё. Но она, не вставшая ещё основательно, ломалась под его лапами, врезаясь в грудь своими острыми краями. Аян развернулся, и раздвигая корпусом ледяную шугу, поплыл вкруг зияющей тёмным пятном проплешины, пытаясь отыскать спасительный выход. Тычась в закраины, он раз за разом предпринимал отчаянные попытки выбраться из коварной ловушки, но соскальзывал и снова плыл вкруг ямы, впустую растрачивая драгоценные силы...
Градов, не переставая призывать кобеля, обежал «Обливное» и полез меж заиндевелых прутьев в сторону «Первой стрелки», цепляясь висевшим на плече ружьём за хаотично торчащие ветви. Он падал, чертыхался, вставал, и снова громко призывая собаку, с трудом пробирался в направлении злополучной промоины. Наконец ему удалось преодолеть тридцатиметровый частокол труднопроходимой урёмы, и он, едва выскочив на покрытый колючим кочкарником берег, погрузился по пояс в склизкий, чёрный как смоль сапропель. Аян, повторяя одну за одной безрезультативные попытки выбраться, продолжал бороться с отнимающим силы ледяным пленом. Завидев хозяина, он отчаянно затарабанил лапами, сделал рывок, и зацепился когтями за вмёрзшую в лёд, принесённую ветром ветку. Перевалил корпус и попытался перехватиться ближе к комлю, но теперь от холода и нагрузки правая нога, исполосованная когда-то вепрем, перестала его слушаться. Он, поскуливая, подтянулся на одной лапе, но не удержавшись соскользнул, и вновь с головой погрузился в обжигающую воду.
"Аян, Аянка!!! Вот где!" - задыхаясь, хрипел Градов, цепляясь за траву и вытягивая себя из засосавшей его густой слизи. Словно услышав отчаянный вопль, измотанный кобель, усилием воли собрал последние силы и вынырнул на поверхность. С трудом перебирая лапами, он заваливался на левый бок, и беспрестанно окунаясь, натужно фыркал от заливающей нос воды. Наконец, изнеможенный, он добрался до спасительной закраины, положил голову на полированную поверхность и замер, медленно раскачивая из стороны в сторону изнурённое тело. Градов вытянул себя на островок относительно твёрдой почвы и встал на колени. Их взгляды встретились. На мгновение окружающий мир для Володи перестал существовать. На него смотрели карие и такие родные глаза его Аянки, глаза полные доверия и надежды. Нет, преданный пёс ждал от хозяина не помощи, как могло показаться со стороны. Он даже в эту тяжёлую минуту ждал команды! Команды, что готов был выполнить беспрекословно, если нужно - ценой своей собственной жизни! Скупая слеза солёной каплей скатилась по обветренной щеке и упала на замерзающую землю.
-Сейчас, Аян, сейчас…
- "Володя! Стой!" – словно сапожной иглой кольнуло сознание Градова, и вернуло его к реальности. Он обернулся.
Тяжело дыша, опираясь на ружьё, без шапки у уреза ледяного пОлька, стоял бледный Михалыч.
- Вернись!
Слова давались ему необычно тяжело. Михалыч, судорожно хватая ртом воздух, сел, и потянулся в карман за пузырьком с нитроглицерином.
-Не дури… Это всего лишь собака…
Володя перевёл взгляд на пса… Тот, словно понимая, плавно соскользнул со льда и погрузился в непроглядную тьму болота.
-А-я-н… Одними губами прошептал Градов…
Показалось размытое пятно, а потом и голова с разваленными в сторону ушами... Пёс изо всех сил тянул нос к небу, чтобы схватить хотя бы крохотный глоток морозного воздуха. Володя трясущимися руками разломил ружьё и потянулся за «Жаканом»…
Аян не успел услышать звук хлесткого выстрела, не успел в последний раз преданно вильнуть хвостом самому лучшему для него человеку. Он, упиваясь охотничьей страстью, легко и непринужденно парил над заливными лугами, продолжая преследовать своего изумрудно-орехового селезня, не понимая, что четвероногое тело его, осталось там, позади, где-то в стылой, безжизненной глубине тёмных вод рокового болота...
p.s. Место, где погиб Аян, и посей день зовется среди охотников «Аяновой ямой…»
подробнее
http://volgahunter.ru/forum/index.php?/topic/2603-%D0%B0%D1%8F%D0%BD/
