Гибель черныша.
Свежи впечатления от недавних зверовых охот. Ясно встают перед глазами отдельные картинки.
Утром в конце февраля зашел ко мне охотник Архип. Это был дельный охотник, славившийся как добычливый промысловик. Охотился он всегда вместе со своим старшим братом Дементием. Он сообщил, что неделю назад они с братом наткнулись в лесу на берлогу медведя. Кобель Черныш стал медведя облаивать, но подойти к берлоге близко они не решились, издали же ничего не было видно в непролазной еловой чаще. Собаку они пытались отозвать, но злобный пес лаял, по-видимому, «по зрячему» и не послушался. Сообщив это, Архип смолк и задумался.
- Ну, а дальше? - нетерпеливо спрашиваю я.
- Дальше, - молвил Архип, - дальше мы с Дементием слышали, как вдруг оборвался лай, взвизгнул мой Чернышка, и больше ничего не было. Собака к нам после этого не вернулась...
Он не договорил, но уже я знал, в чем дело. По выражению лица старого охотника я понял, что он стравил зверю любимую собаку. Ясно мне стало, что Архип приехал в город не только за тем, чтобы рассказать о своем горе, но и обратиться ко мне за помощью и отомстить зверю...
Ночью котласский поезд вез меня в Пинюгу, а на следующий день я проделал тринадцатикилометровый путь до деревни Зимное. Леса здесь стояли нетронутые, изобиловавшие зверем и птицей. Здешние болота тянулись на десятки километров. Зимой по ним протягивались дороги, а летом их далеко объезжали.
Я взял на этот раз два ружья, а местные охотники имели еще по топору. Надобность во втором ружье при охоте на берлоге, когда охотишься один, возникает часто. Дало осечку одно ружье, либо первые два выстрела не оказали ожидаемого действия - и уже надеяться больше не на кого. Редко бывает возможность снова перезарядить ружье. Стрелять же приходится либо в быстро поднимающегося зверя, либо в мелькающую в чаще при прыжках зверя темную массу, в которой трудно бывает разобрать отдельные части животного, в нескольких шагах от себя.
Не доходя с километр до берлоги, мои товарищи заспорили надо ли спускать перед берлогой с веревки бежавшую с нами небольшую собаку или же следует спускать ее только после выстрела. Архип доказывал необходимость спустить собаку, чтобы она показала место пребывания зверя, брат же его протестовал, боясь спугнуть медведя и стравить свою собаку.
В качестве старшем нашей небольшой группы я распорядился немедленно спустить лайку с веревки.
Перед берлогой елово-сосновый лес сменился густым еловым подлеском. Пробираться на лыжах было трудно, во многих местах приходилось перелезать через поваленные ветром, уже гниющие деревья. Молодая еловая поросль согнулась в дугу под тяжестью снежных комьев, образуя в некоторых местах сплошную стену из хвои и снега.
Спущенная Дементием собака не шла впереди нас, а шагах в шестидесяти от берлоги и вовсе забастовала: урчала, поджимая хвост, вообще проявляла полное нежелание выполнять нашу волю. Шедший все время впереди Архип остановился и молча указал рукой на исцарапанный зверем еще с осени ствол ели и на поломанные ветки, от которых торчали одни основания; видимо, все остальное было унесено зверем на подстилку в берлогу. Архип пропустил меня вперед.
Те, кто охотился на медведя в одиночку, знают, какое сильное волнение охватывает даже старого охотника в минуты, когда близко чувствуешь зверя, видишь признаки его пребывания. Ощущение это на этот раз усиливалось рассказами об исчезнувшем неделю назад Черныше, а тут еще густой лес: зверь мог появиться внезапно, буквально из-под лыж. Пропуская меня вперед, Архип шепнул:
- Сергей, надеешься ли на себя?
Я чувствую, как «мурашки» ползут от этого шепота Архипа, но киваю ему утвердительно головой и тихо обхожу его лыжи. Я стараюсь не производить шума и с ружьем наготове в руках тихо двигаюсь вперед, осматривая каждый шаг в указанном мне Архипом направлении. Архип идет за мной.
Сквозь мелкий ельник, в десяти шагах среди бурелома, вывороченная с корнем громадная ель протянула занесенные снегом корни и запрятала их в зеленых ветвях соседних деревьев, С трудом поворачиваю в густом лесу свои короткие лыжи по направлению к подозрительному вывороту. Делаю несколько шагов и ясно вижу теперь впереди утоптанный снег, маленькие и большие следы и длинные желтоватые застывшие собачьи кишки. Делаю несколько движений на лыжах влево. С юго-западной стороны выворота отчетливо на белой пелене снега вырисовываются: сначала изорванный труп собаки, а несколько правее, под стволом упавшего дерева, у корня кусочек буроватой спины зверя. Еще несколько шагов - и снег, стряхиваемый мной с веток, будет падать туда - на зверя. Главное, сучки мешают наклониться влево, чтобы увидеть медведя. Левой рукой ломаю мешающий большой сучок, который при этом сильно трещит, и сразу же слышу впереди себя, под выворотом, знакомое «вякание» медвежат. Мать, по-видимому, покинула их, готовая постоять за себя. Писк медвежат служит мне хорошим предупреждением, Хватаю опущенное ружье и в тот же момент вижу медленно вырастающего на фоне выворота зверя. Он велик и грозен. Медлить с выстрелом несколько секунд - значит пустить зверя на свои лыжи. Близость его позволяет сделать верный выстрел.
Зверь так же мягко, как подымался, начинает опускаться обратно. Из головы его выдавился комочек мозга.
В берлоге оказалось три маленьких медвежонка. По следам было видно, что медведица нагнала надоевшую ей злобную лайку и, убив ее, перенесла к самой берлоге. Рыхлый и глубокий снег не позволил рослой собаке увернуться от лап хищника. Архип держал на руках труп Черныша, и я видел, как из глаз охотника катились слезы.
Вечером пинюжанские кони весело мчали нас к станции. На лицах была радость. Лишь на лице Архипа то и дело набегала тень. Разорванный медведицей Черныш, его верный товарищ, был потерян навсегда.
Вдогонку.
Если успех охоты вдогонку сомнителен, то надежнее зверя обложить и взять при помощи облавы. Окладывание медведей требует опыта и умения. Идущий на лежку медведь делает петли, скидки, двойки и выпятки так, что и опытный окладчик не скоро разберется в них. Еще труднее обложить медведя по старым, запавшим следам, от которых на снегу остаются одни лунки.
Стрелки становятся по возможности около «пяты» («Пята» - след зверя ) , сообразуясь с направлением ветра, формой оклада и характером местности. По наблюдениям Ширинского-Шихматова, пята, ведущая к лежке, должна смотреть на север; поэтому, по его мнению, если окладчик определяет положение пяты на восток, юг или запад, это значит, что за пяту принята петля. Чтобы заставить медведя при глубоком снеге выйти на заранее выбранный номер, этот автор рекомендует от номера в глубину оклада прокладывать лыжню длиной до 50 м. От ее конца проводится другая лыжня, концы которой загнуты в оклад, так что по фигуре она напоминает дугу. Медведь, попав на дуговую лыжню, воспользуется ею и выйдет на намеченный номер. Медведь любит идти плотной чащей, ломом, густым лесом или моховым болотом со смешанным лесом. Потревоженный с лежки загонщиками медведь охотно идет в пяту. Поэтому, если пята этого зверя смотрела на север, то следует встать на юг от берлоги, куда, вероятно, и направится зверь.
* * *
На десятки верст кругом раскинулась тайга. Здесь - последняя лесная деревушка. Дальше лесная дорога упирается в реку и как бы пропадает под крутым заваленным буреломом берегом. Я охотился в этих местах всю осень, приобрел себе приятелей среди местных охотников и в конце зимы получил письмо с приглашением приехать на медвежью охоту.
В конце марта здесь еще царствовала зима. Молчали ручьи, глубина снега в лесу достигала метра.
На облаве все прошло так, как полагалось: медведь был выставлен на линию стрелков, но попались плохие охотники, и ружья их палили не в ту сторону, куда глядели глаза Одним словом, медведя упустили.
Решено было на другой день охотиться «вдогонку». В компанию входили, кроме меня, еще четыре человека.
На следующий день наши собаки подняли зверя. Медведя мы ранили, и он, сбавив ход, стал кружить по лесной чаще. Преследуя раненого зверя, мы сильно увлеклись. Услышав приближение собачьего лая и стремясь перехватить медведя, я кинулся навстречу собакам, как вдруг из-за деревьев на меня налетел зверь. Я не успел поднять ружье от неожиданности, а медведь уже навалился всей тяжестью и обдал лицо горячим дыханием. Я почувствовал боль в ноге. В этот момент слышу лай собак и голоса подбегающих товарищей. Кричу им, но это у меня выходит плохо. Слышу - выстрел. Зверь оставляет меня и скрывается в ельнике.
Когда все собрались, то оказалось, что дело происходило так. Один из молодых охотников, Петр, «оробел» - где-то бросил свое ружье и теперь стоял перед нами безоружный. Это было неожиданно для всех, так как этот человек всегда считался смелым. Другой охотник, Иван, увидя медведя, тоже растерялся и взвел левый курок, а тянул за спуск правого. Третьего охотника, Михаила, и вовсе не было близко. Один лишь старый Никита, увидев зверя на мне, выстрелил в него, а подоспевшие собаки вцепились медведю в зад; это и спасло меня. Хотя раны, нанесенные мне зверем, были легкие и кости оказались целы, продолжать охоту в тот день было невозможно, и с помощью товарищей я выбрался в деревню.
Ночью раны болели и плохо спалось. На дворе шумел ветер, да взвизгивала во сне лежавшая под лавкой собака. Утром нога болела, и я не смог пойти в лес. Никита ходил один; вернувшись к вечеру, он сказал, что обошел медведя в кругу. На следующий день мне стало несколько легче, и я решил на правах инвалида походить по готовой лыжне сзади.
Медведь залег в густом ельнике, образовавшем стену из снега и хвои. От собаки он начал уходить и, судя по направлению лая, кружить по самым непролазным местам. На следу была кровь. Увидеть зверя в этот день никому не пришлось.
На третий день - тот же результат преследования. Зверь начал ходить нашими лыжными тропами, которые во многих местах выдерживали его тяжесть.
На четвертый день я едва волочил ноги. Лес стонал и скрипел от ветра, падал сырой густой снег. Весь лес был изрезан нашими лыжнями. Собаки лаяли теперь на чашу мелкого ельника, под погнутые снегом ветки которого забрался раненый медведь. Но едва мы погрузились в недры этого ельника, как медведь опять кинулся наутек. У Никиты, к несчастью, сломалась лыжа. Пришлось устраиваться на ночлег. Ветер стих, прояснило. Мы сидели у нодьи. Снег разгребли в стороны, подостлали еловую хвою. Сухостойное дерево хорошо горело, и нам было тепло.
Долго ночью продолжалась беседа о былых зверовых охотах. Вспоминали погибших в борьбе с медведем «дядю Ивана» и «дядю Николая». И чудилось после этих рассказов, то вот-вот покажется из темноты лобастая голова «топтыгина». Но по-прежнему тихо в лесу, на десятки верст раскинулась тайга. Свернувшись у нодьи, мы проспали до утра.
К утру в природе совершилась резкая перемена. Подул южный ветер, потеплело, пошел снег, перешедший затем в дождь. О дальнейшем преследовании медведя нечего было и думать. От нас потребовался каторжный труд, чтобы, утопая на лыжах, к которым подлипали глыбы снега, только к вечеру, по компасу, выбраться на ночлег в деревню. Какими удобными, уютными показались нам после всего пережитого полати! В железной печке весело потрескивали дрова.
Первоисточник не могу вспомнить. Взято отсюда...
http://www.ohotaslaikoi.ru/forums/topic58.html/page__st__20Если кому интересно, читайте продолжение.