Вспомнился этот рассказ, когда ночевал в старой избушке, рядом с Анташором.
Эту странную историю рассказал один мой знакомый рыбак, Карпыч. Отца у него звали по-рыбному – Карп – вот и вышел Карпыч, классный мужик, душа, а не человек! Бывают еще Поликарпычи, но это уж слишком.
Исколесил Карпов сын полстраны в поисках прекрасного, а встретилась я с ним на базе в Филенино – говорит, дальше Подмосковья уже никуда не ездит, хотя нестарый еще, азартный. Раньше постреливал… А сейчас приезжает на джипе, сидит на складном стульчике, рыбку ловит, курит, думает о своем… В животных больше не стреляет. На вопрос «Почему?» отвечает, что ружья нет. Шутник, в общем…
Поехал однажды Карпыч под Киров в августе, с ружьишком походить по тамошним глухим местам. В поезде приснился ему сон, будто на каком-то далеком полустанке стоит он, пытается с грибов вернуться домой, в столицу. Время вечернее, платформа пуста, лишь какой-то огромного роста сапиенс, в плаще, с мешком, из дачников, наверное, нервно крутит по тресканному асфальту…да на него поглядывает. Страшно почему-то стало Сане, но тут подходит электричка, как оплот жизни – вся огнями светится, на морде ейной табличка «москва», внутри люди веселые, уставшие, местами пьяненькие. Ехал так минут сорок, задремал под перестук, очнулся, в окно вглядывается – а там темень, дерева стеной, ни черта не видать. В изумлении спрашивает соседку? мол, где едем? Скоро ли Савеловский вокзал? А та на него смотрит, как на идиота – дескать, какой вокзал? В другую сторону едем, сынок!…
В Кирове зашел к знакомым егерям, переночевать, да о местах расспросить. Травили всю ночь страшилки – про раненого кабана, волка-людоеда, ёжиков-оборотней… Потом ребята стали отговаривать Карпыча идти туда, мол, люди в верховьях Летки пропадают. В прошлом году двое охотников из Перми сгинули, видно, в болото нечистый завел. Искали с вертушки – не нашли, понятно. Так что ты там поаккуратней, Саня.
С рассветом поехал на Бажелку, полдня в грузовике трясся… Укачало, да боялся заснуть уже, помнил сон давишний нехороший. Подбадривал душу из фляжки... От Бажелок пошел на север пешком, держась притока. Кровососы сразу оживились, лярвы, большие и малые, да Карпыч привычный был, одеколоном побрызгался, на свиданку с неведомым, и бодро двигал вперед. Заночевать решил в именной избе, что на карте была; дальше начиналась тайга, не признающая границ, плавно втекающая в Коми…
К вечеру понял, что где-то отошел от реки и заблудился напрочь. За пасмурным небом солнца не видать, где оно, к черту, закатилось – непонятно. Компасом Карпыч принципиально не пользовался. Дождь стал накрапывать - совсем хреново. Завернулся Саня в полиэтилен, сел на пенек, перекурил и решил до утра не дергаться. Так и проспал в ложбинке под шум дождя… Рано утром встал – суставы трещат... Долго разминался, спиртику хряпнул, костерок сотворил, поел и двинулся потерянное русло искать, на небо поглядывая. Нашел-таки реку, но по всем признакам другую – течет в обратную сторону, да и местность вокруг странная, явно не та, что должна быть. «…!» - подумал охотник. Ну и ладно, не пропаду. Чай, ружье есть, еда, сигареты; хоть на просеку какую-нить выйду, пусть меня леший крутит, да и я не лаптем шит, не первый год замужем с природой… Грибов полно, ягод, опять же - август.
Так оно даже интересней.
Весь день кружил Карпыч по глухомани, лося вспугнул, пару раз чуть в болото не угодил, зато тетерку подстрелил, нажрался мясным. Где наш брат не пропадал! Однако местный лешак тоже крепок оказался – не вышел охотник ни к просеке, ни к проводам, ни к броду какому… следа человеческого не увидал! Только один раз толстый барсучина вылез на тропу, покосился на Карпыча и неспешно утек в чащу. И небо, как назло, стало совсем темно-серым, навалилось ватником – криком кричи – никто не услышит. Правда, определяться по часам Сашка умел, а толку что? Сунулся вроде по азимуту – болото, лежит насмерть, в день не обойти. Полудохлые елки колом стоят, кругом тишь недобрая, только птица где вякнет сдуру, да тут же заткнется, словно ей мохнатой лапой… Один раз вроде вышел на просвет, глядь – окурок в траве! Сердце екнуло… Поднял – свой! Час назад куренный.
Двое суток плутал по болотам охотник, косого замочил - радость небольшая, а к исходу третьих понял, что шутки кончились…
Леший, точно.
Говорили что-то егеря ведь, так слушал краем уха, невера хмельной! Надо бы задобрить, вроде. Положил на пень кусок заячьего жаренного крестца и в кружку набулькал добрую дозу. Подумав, добавил еще сала кусок, горсть рафинада и сухариков. И ушел, чтоб Хозяина не смущать.
Утром подходит – еды нет, понятно, но и кружки нет. Во дела!!…
Осмотрелся – висит, родимая, на суке здоровенной мертвой ели, особняком стоящей на поляне. Ель лысая, смолы нет, и… долго глядел Карпыч на елку, и осенила его вдруг мысль залезть и осмотреться. Вроде дерево удобное, и место подходящее. Рюкзак – на землю, двустволку – за спину, носом вниз, и полез… Пролез половину, руки исколол, но не без пользы! Небо-то немного прояснилось, видно стало, что в километре на север вроде прогалина, и стоит сторожка какая-то. Речки, правда, рядом не видать, однако и это неплохо. Ясно, Лешак навел, умиротворенный, спасибо ему!
Слез кое-как, пузо изодрал, но в пояс поклонился, и пошел к избе. Дорога легкой оказалась, не топкой, местность заметно повысилась, угрюмый лес отодвинулся, березки замелькали. Выглянуло Солнце – ура! - птички заверещали бодро и многоголосо. Кукушка где-то жирная, мать-ехидна, стала жизнь ему длинную отмеривать, всю дорогу, пока шел. Хорошо стало Карпычу, расслабился он душою… А скоро и домик показался. Рядом ручей небольшой мирно булькает, дверь подперта поленом, кругом тишь и благодать. Похоже на охотничью избушку, по венцу видно – старая, не меньше века ей, может, отшельник какой жил, а потом стала она пристанищем для блудных мужиков…
Внутрь вошел – кругом чисто, марля на входе и окошках, пол подметен, хотя видно, что давно никого не было, пыль нетронута. На столе самовар, на полках стеклянные банки с крупами – гречка и рис, коробок спичек ополовиненный и мышиный помет. Печка посередине с черным зевом, на веревке травы скукоженные сушатся, но какие , Карпыч не знал. Первым делом проветрил избу, вторым комаров лупил найденной тут же газетой. Потом ею печку разжег, бегло посмотрев – прошлогодняя, неинтересно. И поленья уже лежат. Хорошо! Не забыть бы перед уходом дровец подколоть, да сухарей оставить в благодарность.
Над столом карта на вощанке, от руки рисованная, висит. Избушка на ней хорошо видна, и куда потом двигаться. Добрый человек рисовал, о других думал.
К вечеру комарихи спать пошли, а на свечку мотыль разный мелкий стал слетаться, но мало уже, чай конец лета. Скоро заморозки…
Карпыч косточки беляка обсосал, чайку попил в охотку, одеяло на топчане у печки расстелил да и стал ко сну отходить, умаялся… Вдруг слышит – кто-то к дому подкрадывается. Иной бы и не почуял ничего, а он-то охотник со стажем, живье мает, и ухо вострое. Не зверь вроде, не зверь. Человек, но таящийся… Если б охотник или геолог – то давно бы постучался, а пришелец кругами ходит, значит, намерения у него недобрые. Не иначе, поселенец беглый?…
Саня моментом с топчана свалился, ружье взял и тихонько к двери подошел. Точно, кто-то у самой избушки копошится, словно раздумывает, войти или нет. Карпыч дверь резко распахивает, и фонарем во тьму: «Кто там?!» А тот, выхваченный светом, словно заяц в степи, застыл, ни туда, ни сюда. Морда суровая, как у гоблина, сам огромный, но света испугался и окаменел от неожиданности. Одет странно – в длинном рваном плаще, руки тощие, как у скелета, длинные волосы, на голове медный обруч. Глаза глубоко посажены, взгляд темный, гордый, нос прямой… Оторопел Сашка враз, но ружье-то в руках – решил брать инициативу в свои руки, пока гость не очухался. В глаза ему фонарь – кто таков, откуда? Отвечай, а так шмальну – мало не покажется! …ть!
И отвечает ему пришелец глухим голосом, спокойно: «Здесь старуха живет, Устиния, она мои драгоценности прячет. Я пришел забрать то, что принадлежит мне.»
«Какая еще старуха?» - изумляется типа Карпыч, а у самого коленки пляшут. «Не знаю никакой старухи и никаких денег. Вали отсюда по-хорошему, мил человек, нет у меня желания к столу тебя приглашать, чужой ты, чую я в тебе плохое…»
Глаза у пришельца сверкнули: "Негостеприимен ты, однако!". Потом выкрикнул что-то не по нашему, и вывалилось ружье из ослабевших рук, в гадюку серую превратилось и уползло… а гость захохотал, будто Мефистофель, оттолкнул Карпыча и вошел внутрь, хозяином. Долго еще потом грудь болела – нечеловеческой силы оказался хмырь…
Дальше разговор Саня помнит весьма смутно:
Высокий трясет его за горло - «Отдай мои сокровища!» «Не брал я никаких сокровищ, епитская мать!!!! Пусти, задушишь ведь, придурок!» «Раз ты здесь – то должен знать, где они! Говори, презренный, иначе и тебя убью!!!…» «Но я не знаю никакую старуху! Я не сын ей, не внук, не правнук, и в доме этом впервые!!…» «А что ты тогда здесь делаешь?! Не ответишь – умрешь в страданиях.»
Долго, мучительно думал Карпыч – что он здесь делает… Ну, не говорить же этому скелету долбанутому, что у него душа романтика – не поймет. Что просто иногда хочется на жопу приключений… с ижевкой побродить, мало стреляя, много дыша… Что город ломает его, как огромный голодный питон, что дома жена к нему уже привыкла, идиоту такому блудному, сала ему в дорогу с чесноком наделала, и детей двое – мальчик и девочка. Мишка уже во втором классе, Светланка в этом сентябре уже пойти должна, а отец его в молодости строил БАМ, потому что город уже тогда стал змеей, еще маленькой, но уже прожорливой, с бездонной вонючей пастью… Кукушка вдруг давешняя вспомнилась - есть еще нажежда! Не зря, не зря куковала жирная…
Захрипел Карпыч, глаза выпучил… может, сон все это? Сейчас, сейчас проснусь. Даю установку проснуться!… Какой там. Уже позвонки хрустят под холодными лапами пришельца. Схватил нож со стола, пырнул злодея в бок что было силы; лезвие медвежье, а тот лишь усмехнулся, и волна синего света по нему пробежала, словно светлячки по гнилушке…
«Ладно!» - сипит Карпыч. «Уговорил, проклятый. Знаю я, где твои драгоценности. Коли убьешь, так еще пятьсот лет не узнаешь…» Тот сразу ослабил хватку, Карпыч башкой круть-верть, шею в порядок приводит, а сам лихорадочно думает. В какие только переделки не попадал, но чтоб такое! Однако надо выкручиваться. Русский я или где? Русские в одиночку на смекалку завсегда были остры, если их в стаи не сгонять… Особенности менталитета, мать такая... Ежели немцев, к примеру, в кучи сбивать, или китайцев, они как машина слаженная, любую задачу решат, а русский в стаде как корова, свое «я» проявляет только в одиночку, вот и пора, брат Саня, извилинами шуршать… Негоже двух детей оставлять сиротами.
«Пойдем, - говорит ему мертвец, - нет у меня времени ждать! Смотри, ежели обманул. Смерть твоя будет страшна.»
«Здесь недалеко…» - туманно отвечает Карпыч. «С километр, не больше. Дай сапоги хоть надеть, злодей!…»
«Не могу я ждать! Скоро рассвет… До зари не увижу сокровищ – тебе конец, так и знай.»
«Тогда лопату надо взять, сундук в земле закопан.»
Сундук Саня сходу придумал. Где ж еще сокровищам быть? Пошли наугад… Охотник фонарем по деревьям водит, будто ищет чего, а сам соображает, что делать, весь в предсмертном поту, заводит с горя разговор:
- А расскажи про старуху. Кто такая, почему драгоценности твои прячет? А кто украл их?
…Пришелец молчит угрюмо. Вспоминает, видно. Наверное, жила-была тыщу лет назад дикая красотка по имени Шимун, весь север поклонялся ее красоте, и влюбился в нее какой-то заезжий властелин колец... Высокий гордый юноша, сын короля с запада, там где сейчас Псковская губерния… И был этот юноша необычайно богат и красив, отважен и смел. Был у него конь черной масти, свирепый… И влюбился он так… ну, не конь, понятно… как может влюбится только сын короля…
И сказала ему та красотка – буду я твоею, но кинешь ты к моим ногам дары несметные! Кинул мужик, небось, дары-то, а та хвостом с ними и вильнула. Бабы, блин, что с них взять… И сошел с ума отважный юноша, и стал везде искать обманщицу, так до смерти, наверное, искал. И после смерти. Даа, такие не прощают.
Хорошо еще, что пришелец не просит любви недаденной…
Шли наугад, но подсознательно пришел Сашка к тому месту, где на елку залезал. А куда еще идти? Других путей он и не знал. Так до поляны ничего и не придумал, потому что думал о другом… как и положено русскому. Мелодраму родил, можно книгу писать…Только поздно уже, не будет книги. Может, Леший вдруг выйдет из болот и его спасет, в благодарность за дары? Но нет, один раз отблагодарил, хватит… Ни одна нечисть дважды добро не делает! Значит, надеяться не на что.
Мертвец в упор смотрит, в глазницах жучки тлеют огненные.
И понял Карпыч, что это пришла его Смерть. И где-то далеко в Москве сердце у его жены защемило, проснулась она не от лунного света. Включила ночник, долго лежала без сна, потом закурила, что случалось чрезвычайно редко. «Что, Саша?…»
«Ну, - говорит высокий, - Показывай, где то, за чем я пришел!».
«Дык это… Вот тут они, под елкой. Копать надо…»
«Так копай, смерд!»
Принялся Карпыч дрожащей лопатой почву ковырять, с каждым копком чувствуя приближение конца. Скоро железо уперлось в корень ели.
Все.
«Что там у тебя, убогий?»
«Передохнуть бы… Чуть-чуть осталось!» - почти в беспамятстве отвечает охотник, с надеждой глядя на светлеющее с востока небо… Но до солнца еще далеко, не протянуть.
«Некогда! Давай сюда…» - мертвец выхватывает из его рук инструмент страшными ударами раскурочивает корни давно умершей ели… Иголки сушеные во все стороны летят, вестники могильные... Вдруг ель скрипнула, накренилась, и через несколько секунд рухнула, калеча тяжким телом молодую поросль. Взметнулся огромный выворотень, словно чертовы пальцы…
Вот обман раскрылся.
«Писец.»
Неожиданно пришелец задрожал весь, на колени рухнул, лопату отбросил и давай лапищами землю разбрасывать… Мысль дать ему по шее лопатой Саня мучительно отверг, вспомнив эпизод с ножом… Разве мертвого можно убить?
Тут плащеносец со взором горящим встает, а в руках у него – ларец здоровенный дубовый, подгнивший слегка. Легко его поднял так, вот что значит нечеловек… Ларец медными обручами стянут, словно бочка, а замок хлипкий враз слетел... Ставит он этот ларец на землю осторожно, крышку поднимает… Саня фонарем посветил – а там все до верху самоцветами да золотом набито, как в счастливом кино… Все сверкает, переливается.
И враз где-то кикиморы на болоте захохотали, заверещали, кровь леденя…
Тут Карпыч в обморок и упал.
Очнулся нескоро. Солнце уже поднялось, птички поют… Рядом валяется издохший фонарь, выворотень росой искрится, вокруг следы огромные, словно медведь топтался в сапожищах. У самой ямы блестит что-то… Присмотрелся охотник - браслет с изумрудами лежит. То ли выронил мертвец, то ли подарил – Леший его знает!
И вспомнил вдруг Карпыч, что кукушки-то в августе уже не кукарекают вовсе, не их время; стало быть и тут подшутил, сукин сын…
